Андрей Кончаловский и Николай Бурляев о Культуре, Просвещении, литературе и римейках на киноэкране

В российском обществе активно обсуждается набравшая за последние годы тенденция лепить римейки советских кинофильмов, ставших уже классикой. Творения классиков отечественного кино пытаются осовременить и сделать привлекательными для молодого поколения. Но нужно ли это? Есть ли шансы, что копии будут лучше, или хотя бы приближены к уровню оригинала? Может и должен ли римэйк отличаться от оригинальной экранизации? Многие россияне говорят о том, что нужно снимать новые киноленты, а не спекулировать на старых шедеврах. А что говорят общепризнанные мэтры нашего киноискусства? Не так давно своё мнение в интервью журналистам телеканала «Россия» озвучили народные артисты России Андрей Кончаловский и Николай Бурляев. Вместе с темой римейков они затронули и необходимость реформы образования, прививки подрастающему поколению необходимой просвещённому человеку любви к культуре, литературе, искусству.

Хорошая литература, кино, музыка — это отражение работы разума и творческой энергии человека, ориентир духовного роста, маяк развития общества. Только культура делает человека человеком, дает ответы на сложные вопросы бытия. И если культура будет низкопробной, рассчитанной на массового потребителя удовольствий, то мы попросту деградируем. Но вот является ли «римейковая эпидемия», настигшая нас, тем самым высоким искусством? Туда ли мы идём? В Минпросвещения РФ предложили переснять десятки культовых фильмов советской эпохи. Эта идея вызвала неоднозначную реакцию в обществе. А потому вопрос о том, нужны ли нашей культуре римейки стал в ряд наиболее обсуждаемых. Так всё-таки?

«У меня двоякое ощущение от этой идеи Министерства просвещения о создании киноповторов. Что такое киноповтор? Это римейки. Ремейк, переделка, новая версия уже существующих произведений искусства с видоизменением и добавлением в них собственных характеристик и наполнением его новым, актуальным содержанием. Я критически отношусь к этой идее, но я расцениваю это как повод для того, чтобы мы все вместе задумались над будущим и над тем, каких детей мы будем дальше образовывать, воспитывать. Вот это самое главное. Я против того, чтобы переиначивали классику нашу, уже ставшую киноклассикой. К этому надо очень осторожно подходить, потому что это делали выдающиеся режиссёры, прошедшие огромную жизнь, Отечественную войну. А где вы сейчас найдёте таких режиссёров, актёров, сценаристов? Их сейчас практически нет. Их, собственно, и не готовят так, как надо готовить, чтобы они понимали смыслы, которые нужно захватывать для грядущих поколений. Так что у меня двоякое ощущение», — говорит Председатель «Культурного фронта России» Николай Бурляев.

Трудно не согласиться. То кино, на которое сегодня некоторые режиссёры смотрят как на источник для переделки, создавалось не для того, чтобы подольше заработать на его прокате. Оно создавалось от души и для души. А сегодня? Собрать кассовый сбор, сделать такой вот рекорд в кинопрокате, измеряемый не художественной ценностью, а продажами. Только вот новые «шедевры» кинорежиссуры не всегда дают нужный продюсерам, двигающим киноиндустрия (а сегодня киноискусство выродилось в киноиндустрию) эффект. А советская классика- она всегда востребована. Своей душевностью. А значит зритель пойдёт на переделку, считают, по всей видимости, те, кто сегодня выходит на тропу римейка. Правильно ли это? Ведь заработать на кино не значит заниматься просвещением (а ведь это одна из основных функций искусства, в том числе и искусства кино).

А значит и Минпросвещения должно относиться к этому осторожно. Основываясь не на первом пункте (заработать). А выполнять именно функцию просвещения, воспитания. И здесь касается не только кино. Это касается и литературы, самого процесса чтения. Вспомните, когда-то мы были самым читающим народом в мире…

«Есть масса возможностей заработать деньги, в том числе брать классику и переделывать её. Брать классические фильмы и делать римейк. А Министерство просвещения — у этого министерства чрезвычайно благородная и очень сложная задача. Люди, сидящие в его кабинетах, они, в принципе-то, должны быть как бы педагогами, должны быть как бы родителями в определенном смысле, ведь никто лучше педагога не бывает, только родители. И с этой точки зрения, мне кажется, задача стоит гораздо более глубокая, потому что сегодня желание смотреть гораздо более распространено, чем читать. И эта проблема очень серьезная. Она гораздо серьезней, чем нам кажется. Нежелание ребенка читать, а только рассматривать картинки, смотреть мультики и экранизации гораздо сильнее, чем заниматься серьёзным трудом, потому что чтение — это когнитивный, интеллектуальный труд. Но на сегодняшний день возникает ненужность книги. Она просто возникает. Ребёнку книги не нужны. Он картинки будет рассматривать, а читать — это сложный процесс. И если там есть смутная надежда, которая, на мой взгляд, ошибочная, у министерства, что если вот классику, там, „Войну и Мир“ переделать, то есть сделать её еще раз доступно, то человек возьмет книгу. Нет. Он тем более не возьмет, скажет, я уже посмотрел», — считает выдающийся режиссёр, народный артист России Андрей Кончаловский.

И сегодня всё это тесно связано и с воспитанием патриотизма, и взращиванием гражданина, любящего свою страну и преданного ей. И, как думается, без определённой реформы не только подхода к культуре, к искусству, но и системы образования, этого не сделать. А если окончательно упустить этот важный момент…

«Ребенка надо учить читать, потому что это возбуждает его фантазию, по-другому строится мозг. И здесь огромная и сложная область, которую сегодня мы, к сожалению, не так осваиваем, как наши идеологические противники, я бы сказал так. Эта область называется социальная инженерия, то есть целые теории, удачно применяемые, по формированию общественного мнения, по формированию сознания. Мы это сегодня видим, когда встречаем наших „братьев“, у которых абсолютно другие убеждения во время СВО. Там проведена колоссальная работа, начиная с 90-х годов, в которой поступили все учебники в школу, изданные Соросом. И результат этого мы все видим. Вот поэтому важно формировать любовь ребёнка к книге, любовь ребёнка к литературе и любовь ребёнка к Родине. Это основа того самого патриотизма. Потому что, когда мы говорим патриотизм, это не идея, это целый комплекс того, что можно назвать чувством гордости. Это сложнейший процесс, и мне кажется, что вот наш „Культурный фронт“, который имеет неиспользованные интеллектуальные резервы, могли бы вместе с Министерством Просвещения, вместе с Академией Педагогических Наук, продумать, как делать то, о чём мы говорим в плане реформы образования. Потому что реформа образования — это не только болонская система, но это целая методичка, как формировать мозг, как у ребёнка воспитать любовь к книге. К книге — любовь. В моём детстве — книга затёртая, зачитанная, зарисованная. Под подушку кладут книгу. Чтение — это часть процесса, без которого невозможно интеллектуальное развитие. Это целый мир, который нельзя потерять. А сегодня он медленно теряется просто под воздействием того, что называется массовая информация и современные средства связи», — говорит Андрей Кончаловский.

По мнению Кончаловского, литература — это огромный интеллектуальный клад, который нужно уметь постичь. А это закладывается в школе. А вот ведёт ли к этому пределка классики на киноэкране? Разве это сможет подвигнуть человека, особенно того, который только формируется как личность, к тому, чтобы начать читать, читать классику, понимать её глубокие смыслы? Режиссер считает, что это сомнительно. Ведь если человек никогда не читал Чехова, то всё, что можно сделать даже в самой замечательной экранизации Чехова — это не будет то, что хотел донести Чехов. И что тогда говорить о ценности переделок? Тем более, вылепливаемых сегодня во многом «в угоду современности». Теряющих весь основной посыл, весь глубокий смысл. Взять, к примеру, «переделанного» Евгения Онегина» гения русской литературы Александра Сергеевича Пушкина:

«„Евгений Онегин“, вот тот, что сейчас сделал, Сарик Андреасян? Ну там просто совершено преступление перед Пушкиным. Если у Пушкина это поэзия, то здесь все перевели в прозу. Если Онегину у Пушкина 18 лет, а Татьяне… пятнадцать! Она девочка. А вот тут взяли за 30 лет героиню и за 40 лет Онегина», — выказывается Николай Бурляев по поводу одной из экранизаций.

Андрей Кончаловский сразу поддержал и развил это:

«Даже если бы Онегина играл 17-летний гений, а Татьяну играла бы девочка в 15 лет, „вошел — и пробка в потолок“ уже не было бы. А ведь у Пушкина этот роман в стихах — это ирония литературы. Это не сюжет. Экранизация — это сюжет. В том-то всё и дело. Любая экранизация — это пересказ сюжета. Близко или далеко, следующий вопрос, а если хотят ещё адаптировать, то тогда Татьяна должна носить мини, а Онегин треники. Если адаптировать к современному. Это не серьёзно, это вообще, как стрелять мимо целей. Ради Бога, пускай снимают адаптации, пускай снимают экранизации, я сам сделал экранизации. Но дело не в этом, дело в том, что министерство просвещения должно прежде всего, на мой взгляд, давать основу для интеллектуального развития. А не поощрять переделки».

И снова возвращаемся к основополагающей функции Министерства просвещения. Оно должно, обязано помогать в просвещении, воспитании. И делать это на правильной основе! Но вот в том то и проблема, что переделки (римейки) классики, по мнению многих, к этому не ведут. И здесь, по мнению Бурляева, снова встает вопрос некоего контроля над тем, что даётся в массы деятелями культуры, в том числе кино. Цензуры и самоцензуры.

«Чем должно заниматься Министерство просвещения? Министерство просвещения должно заниматься просвещением. Оно должно заниматься тем, как воспитать, какую программу составить, как подойти к тому, что использовать современные методы психологии воздействия на сознание. Думать, как воспитать личность нового человека, помогать выработать его сокровенное отношение ко всему. И не только на людях, но и когда он наедине с сам собой. Как его воспитывать? Римейками? Я считаю, что нельзя этого делать.

Если киноклассики в прошлом уже создали шедевры, ну не надо к этому прикасаться! Можно ли прочитывать ещё раз произведения писателя для воплощения на экране? Можно. Было очень много экранизаций того же «Игрока» Достоевского, Жерар Филипп играл. Это японцы делали, я участвовал. Можно, да, но вот прикасаться к киноклассике, чтобы ее переделывать по-своему — это, я считаю … Здесь нужно быть предельно осторожными и должен быть контроль обязательно.

У Минкультуры сейчас нет такого штата редакторов, которые раньше были. Их нет. Но должен кто-то смотреть, а кто будет делать. Вот этот человек, который «Онегина» сделал? Или что будет делать с «Мастером Маргаритой» гражданин Америки, который сделал фильм, абсолютно посвященный Сатане? И это тогда, когда наш Президент сказал на всю страну, против чего сейчас борется Россия — против мирового сатанизма. И выходит все посвященное Сатане, вся эта дьяволяда. Я сам играл в экранизации «Мастера Маргариты», но я, прежде чем дать согласие, потребовал, чтобы мне дали право, дал мне право режиссер, исправить все антиевангельские моменты. Здесь всё очень серьёзно и нужны ответственные люди, понимающие процесс. Раньше это было просто, потому что было идеологический отдел центрального комитета, был политотдел в армии, там были политруки, комиссары, они как бы контролировали. Сегодня нет людей, которые за это отвечают. Не той самой цензуры, в хорошем понимании этого, о которой я неоднократно говорил. То, что говорил о цензуре, это пугает всех абсолютно.

Цензура, ну вот опять цензура. Но я лично против политической цензуры. Категорически. Потому что все мои друзья натерпелись. И Андрей Сергеевич Кончаловский, и Тарковский, и Высоцкий, и многие другие. Все мы натерпелись. И я натерпелся. Но в области культуры она всё же должна быть. Иначе — хоас и деградация. Как переводится, цензура? Строгое суждение, взыскательная критика. Разве государство, которое думает о грядущих поколениях, кому мы передадим Россию, не имеет права на строгое суждение? Оно обязано его иметь. Вот что Пушкин говорил, я цитирую дословно: «всякое христианское государство, под какой бы формой правления оно ни существовало, должно иметь цензуру. Разве речь и рукопись не подлежат закону? Нельзя позволять проповедовать на площадях, что каждому в голову взбредёт, и государство вправе остановить раздачу рукописей». Это Пушкин, наше всё. Дон Кихот написан при жесточайшей цензуре инквизиции. Великие произведения Толстого, Чехова. И Чехов даже иногда пишет, вот, это у меня цензура не пропустит. А я бы добавил и кино, и телевидение», — высказал своё мнение Николай Бурляев.

«Шедевры при цензуре почему-то всегда появлялись. Но вот сегодня цензуры нет, а с шедеврами почему-то проблема…», — добавляет Андрей Кончаловский.

И снова можно легко согласиться. Отсутствие той самой цензуры и самоцензуры уже привело к тому, что Культура перерождается в «поп-культуру». Хороший ли это процесс? Всё-таки нет. Даже если попробовать обосновать это утверждение образно, то легко придёшь к мысли о том, что Культура призвана дать возможность мысли головой, а «поп-культура» … Мягко говоря, она для зарабатывания денег. И не больше.

«„Поп-культура“ задумана для того, чтобы делать деньги. Это другой вопрос. Развлечение тоже часть жизни. Но мне кажется, деньги дать мало. Надо их еще правильно истратить. А правильно истратить нужны какие-то правильные методички. Нужно думать сейчас о том, как реформировать отношения к школе, как инструменту, я не боюсь слова, идеологического воздействия. А это называется социальной инженерией. Это и называется социальной инженерией. Понимаете, я не боюсь сказать, но, не знаю, всё-таки надо. Понимаете, люди, которые воевали во время Великой Отечественной войны, они знали точно, с кем они воюют, за что. Они точно знали, за что они воюют.

Сегодняшние бойцы-герои, которые там, они не совсем понимают, за что они воюют. Потому что, во-первых, рядом братья, через окоп, это братья. Это очень сложный процесс, и мне кажется, недостаток сейчас нашего всего идеологического, художественного, это то, что мы недостаточно задумываемся о формировании, а это начинается в школе, о формировании правильного сознания. Это, конечно, ну, грубо говоря, совсем любовь к чтению, любовь к знаниям, любовь к Родине. Это вот три вещи, которые абсолютно разные. Чтение — это техника, знание — это метод. И любой учитель большой, ну, как Макаренко, как режиссёр любой серьёзный, что он делает? Он, прежде всего, зажигает в ученике желание учиться. Не знаниями их напихивает, а желание учиться зажигает.

Потому что зажечь свечку — это очень сложно, чтобы она разгоняла вокруг тьму. И поэтому вот мы говорили по поводу учителей на заседании „Культурного фронта“. Мы говорили о проблемах учителей. Это же это сложнейшая вещь, также как, проблема учебников. 35 учебников по истории, ну что это такое?! То есть мне кажется, что не хватает организующего начала. А Министерство Просвещения обязано быть организующим началом. И „Культурный фронт России“ может быть поддержкой и Минпросвещения, и Минкультуры, их друзьями, помогать им. Потому, что у нас опыт, огромный опыт, целая жизнь, а у них сегодня опыта нет», — высказывается Андрей Кончаловский.

И снова возвращаемся к римейкам.

«Приходит к вам, не знаю, режиссер, профессор, говорит, мы хотим переделать, там, не знаю, «Андрея Рублёва» или «Иваново детство». Я сразу скажу, что я отношусь к этому плохо. Почему? Есть же, зачем это переделывать? Во-первых, это видение определенного режиссера. Это видение повторить нельзя. Если повторить, это будет плагиат. Значит, какое-то новое прочтение? В контексте нового времени, а не того, когда жил Тарковский? Это опять неуважение. Теряется сакральность произведения. Вообще источником сакральности является народ. Всегда. И народ создает определенные объекты сакрального отношения, будь то литература, искусство, политика.

Но есть фильмы, которые стали, как бы, знаком не только культуры, они стали знаком судьбы. И две работы Тарковского абсолютно точно вышли на этот уровень. В чём смысл их переделать? И, так сказать, давайте сделаем другого «Давида», ну так, в нашем видении, того же Микеланджело… Вот это смешно. Это, по-моему, не очень серьёзно и довольно, как бы, недальновидно. А вот создать курс кинематографа, и создать курс советского кино, который бы образовывал людей, и сделать лекции, которые раньше были, лекторы по всей стране, которые бы объясняли достоинства того или иного произведения. Это было бы очень важно. Это было бы важнее, чем делать римейк. А вообще-то с ремейками это сложно. Это очень опасно. Пишите свои сценарии. Почему не сделать свои? Свои пишите, свои!

Можно экранизировать, а не переделывать. Ну а, скажем, «Война и мир» или «Тихий дон» может быть экранизировано бесчисленное количество раз? Конечно, может. От этого «Война и мир» не пострадает. Роман. Просто роман не имеет отношения к этому. Это будет сюжетное повторение. Вы знаете, была пресс-конференция у Толстого. Его спросили, вы не могли бы кратко рассказать сюжет Анны Карениной? Толстой позеленел. И сказал, если бы я мог вкратце рассказать сюжет Анны Карениной, я не писал бы роман в 400 страниц. Так он «отбрил». А, в общем-то, экранизация — это пересказ великих произведений. Так же, как Пушкина, к примеру. Вообще поэзию нельзя экранизировать, ибо поэзия — это неуловимое сочетание слов. Иронии, тоски, намеков. Там столько всего сложнейшего, что как только мы переводим это в зрительный ряд, это становится плоско.

Кинематограф имеет свои великие качества. Которые не относятся к сюжету. Они относятся к внутреннему значению того, как режиссер понимает человеческий характер. Как режиссёр, художник вместе с аристом относятся к задаче через образы передать бесконечность жизни и так далее. Понимаете? Поэтому, так сказать, у Пастернака есть замечательная фраза «Образ мира в слове явленной». Это нельзя образ мира в слове выразить в образе. Это должно быть в слове «явленной». И творчество, и чудотворство. Сакральность литературы заключается, безусловно, в том неуловимом значении, где читатель ощущает душу писателя. Кинематограф не может передать то, что есть в литературе. Ему недоступна это. Так же, как недоступна в литературе музыка», — высказался выдающийся режиссёр Андрей Кончаловский.

А ещё — Культура не должна быть на задворках бюджетного финансирования. Это важный момент. Но она также и не должна быть частью рынка, законы которого лишь прибыль!

«Я в Думе предлагал увеличить бюджет на культуру с 0,6%, как сейчас, до 3% в ВВП. И не ждать отдачи. Чтобы, к примеру, в первый же уикенд фильм окупился. Нужно думать не об успехе в первый уикенд, а об успехе в вечности. Тарковский не имел успеха с рублем в первый уикенд, а сейчас, за эти прошедшие 55 лет, его фильмы превзошли все кассовые рекорды. Так что это очень важно, вывести культуру из рынка. Я этого пытаюсь добиться, чтобы это поняли руководители государства. Культура и рынок понятия несовместимы. Нужно выводить культуру из рынка и не ждать от неё самоокупаемости», — считает Николай Бурляев.

Своим письмом с предложением переснять советскую классику Минпросвещение, может быть, даже не предполагая этого изначально, вызвало широкую дискуссию в лбществе по поводу Культуры и просвещения. Кстати, сегодня это актуально и в плане того, что в Россию вернулось несколько исконных российских территорий.

«Вот сейчас мы на СВО побеждаем, а что дальше? Что делать с моей прародиной, мои предки оттуда, с Украины? Мы попытаемся собрать лучшие умы России, чтобы подумать о том, а что мы предложим освобожденным нашим территориям. Это не новые территории, как говорят. Это наша территория. Это Русь Святая. Что такое святая Русь? Россия, Украина, Беларусь. Мы один народ с разными оттенками речи. Кстати, когда Гоголю задали вопрос, а Гоголь, он малороссиянин, это русский писатель, ему сказали, почему вы не пишете на украинском? Ответ Гоголя: я не могу писать на диалекте, когда есть язык великого Пушкина. Тут всё очень серьёзно. Но что мы им там покажем? Что? Фильм Андреасяна „Онегин“? Где стихи вольно перевели в прозу? Где всё переврано? Что мы им предложим? Всё очень серьёзно. И поэтому мы будем работать вместе, коллективно, с любовью друг к другу, помогая друг другу. Культурный фронт России, Минпросвещение, Минкультура, Минобразование, Минцифра», — высказался по поводу этого важного момента Николай Бурляев.

Как итог. Сегодня необходимо, жизненно необходимо поддерживать, развивать нашу Культуру. Это наше общее достояние. Но что касается переделок всего того, что по праву является классикой — это к Культуре имеет мало отношения. Есть вещи сакральные в культуре.

«В Культуре, кинематографе российском, советском кинематографе есть сакральные вещи. И переделать… Это же… Как можно переделать язык Эзенштейна или язык Тарковского? Язык! Это же синтаксис! Это как бы наивно. Вот я бы сказал так. Литературу экранизировать надо. Экранизировать еще и еще раз. Но достойным, профессиональным людям. А повторы, ремейки, уничтожение киноклассики, я лично против этого. Адаптация к современному? Ну, как к современному адаптировать „Евгения Онегина“?! Да никак. Надо просто понимать красоту того духа. И не уничтожать его „осовремениванием“! Что же касается просвещения — моё убеждение, что необходимо вводить с первого класса. И в следующий час — когнитивный анализ прочитанного. Потому что, собственно — это индуктивные и дедуктивные методы. Сначала надо вникнуть, потом сделать выводы. Это просто нормальное воспитание ребёнка. На мой взгляд, это чрезвычайно важно. Может быть, даже изначально насильно заставлял читать. Впоследствии они начнут читать с удовольствием. Я понимаю, почему ребёнок не хочет читать. Потому что „Винни-Пуха“ смотреть гораздо проще прочитать „Простоквашино“. Сидишь и расслабился. А когнитивность минимальная, потому что она работает в абсолютно другую часть головного мозга. Или там, в миндалевидной железе», — подводит итог дискуссии Андрей Кончаловский.

Источник: argumenti.ru